Попал в переплет

Лето и кое-кто еще: Простодурсен, Руне Белсвик и Ольга Дробот

Авг 23, 2016 Переплет

Копия_2Prostodursen_printОсенью и зимой людям просто необходимы хорошие книги, в которые можно завернуться, как в уютное одеяло и погрузиться с головой в особый, созданный автором, мир. Одной из таких книг является “Лето и еще кое-что” норвежского писателя Руне Белсвика — новинка издательства “Самокат”. Она, как и первая книга (Зима от начала до конца: Самокат, 2014), состоит из трех историй: “Простодурсен и великий приречный театр”, “Простодурсен и великая история золотой рыбки” и “Простодурсен и великий летний поход”.
Читатель вновь возвращается в Приречную страну, в которой растет трава спросонья, в реку бросаются особые камешки — “бульки”, на небе развешены гирлянды золоченых звезд, а каждое время года отмечено “великим” событием — будь то марципановый пир или летний поход. Жители этой страны пьют соки из понарошки и кудыки, едят полезные для здоровья и настроения коврижки, а ведь забот у них не меньше, чем прежде. В новой книге они будут ссориться и мириться, запасаться дровами на зиму, маяться от одиночества и радоваться праздникам, мечтать о неведомой загранице и воплощать в жизнь мечту о золотой рыбке.

Все истории о жителях Приречной страны изначально были написаны по заказу ”Детского часа” (Barnetimen) — популярной норвежской радио-программы, которая приобрела особую известность после 50-х, когда свои истории в прямом эфире стали читать такие авторы, как Турбьерн Эгнер, Анне-Катарина Вестли и Альф Прейсен.

Если говорить про “скелет” произведения, то он выглядит так: действие происходит в маленькой Приречной стране, которую окружает мифическая заграница. Население крайне немногочисленно — сам Простодурсен, восторженный энтузиаст Октава, любопытный Утенок, склонный к меланхолии Сдобсен, мудрый Ковригсен и (здесь надо написать главный антагонист, но это будет неверно) Пронырсен.

В каждой истории возникает ситуация (будь то кража, поход или необычное поведение), которая должна быть преодолима с помощью коллективных усилий или содействия всех жителей.

Определить жанр с первого взгляда практически невозможно: философская сказка? Меланхоличный арт? Притча? Классическая скандинавская трагикомедия? Пожалуй, самым ближайшим определением может стать “литература нонсенса”, ведь “Простодурсен” не претендует на смысл в привычном понимании; в этой сказке юмор и игра маскируют философские и нравственные размышления автора — это роднит книгу с такими произведениями, как “Алиса” Льюиса Кэрролла или “Муми-тролли” Туве Янссон.

Это сухое описание (для полноты стоит добавить: “произведения Руне Белсвика входят в золотой фонд норвежской литературы”) действительно является лишь каркасом и совершенно не передает то волшебство, которым пропитана каждая страница.

Ведь на самом деле, “Простодурсен” — это мудрое повествование, полное любви и восхищения жизнью, где самые простые вещи наполнены особым смыслом. Это поэзия, заключенная в прозу, которая проникает глубоко внутрь, согревая и даря умиротворение. Это удивительно-уютная и трогательная атмосфера, в которой нет места суете. Это текст, который так и хочется разбирать на цитаты. Это книга, в которую можно укутаться и погрузиться, чтобы переждать холодный осенне-зимний период.

Во многом это благодаря блестящему переводу Ольги Дробот. За перевод первых трех историй в 2014 году она стала лауреатом премии “Мастер” — главной награды в мире российского литературного перевода.

Специально для “Переплета” Ольга ответила на несколько вопросов:

Первое, что хочется спросить – а какой была ваша личная история знакомства с Простодурсеном? Это был “заказ” от издательства? Или, наоборот, вы предложили автора?

– Белсвик написал шесть с половиной историй о Простодурсене, и первая из них вышла давным-давно, в 1991 году, да и последняя уже тринадцать лет назад. Для меня это книжки из разряда сокровенных, какие у каждого переводчика есть: ты ее давно прочитал, полюбил и вот годами мечтаешь пристроить в издательство, но дело идет медленно по той простой причине, что книжка очень старая. Такие книги, что называется, выпадают из обоймы. К тому же ты пытаешься продать издательству непонятно что – вот, говоришь ты, прелестная книжка о том, что жизнь – чудо, ей надо радоваться и удивляться каждую минуту. Уу, – отвечает издатель, к которому каждый день приходят пять таких энтузиастов, – а поподробнее? – Ну, она добрая, мудрая, утешительная, чем-то напоминает «Винни-Пуха» и «Муми-троллей». – А чем? – допытывается издатель. Но рассказывать о Простодурсене – это все равно, что балет пересказывать. Начинаешь бормотать: она вся состоит из нежной любви, годится для детей и взрослых, темп детский, небыстрый, много деталей вместо бодрого сюжета, но читается на одном дыхании, глубокая, философская, юмор и абсурд. Нет, по картинкам ничего не видно, там одни виньетки. Нет, почитать книгу пока нельзя, потому что на другие языки ее почти не переводили, она из разряда очень трудно переводимых. Понятно, что издатели шарахаются. В общем, «Самокат» мужественно купил кота в мешке. Но зато потом сразу полюбил Простодурсена, и по книжкам, и по иллюстрациям Варвары Помидор это очень видно.

– Начав читать книгу, сразу ощущаешь необыкновенную музыкальность и поэтичность языка (в чем, конечно, ваша заслуга). Думаю, что оригинал не менее поэтичен и наполнен игрой слов. Были ли какие-то сложности или необычные решения во время перевода на русский язык?

– Я уже сказала, что книжка из разряда трудно переводимых, самое главное в ней – интонация, язык и словесная игра. И все это надо было придумать по-русски от начала до конца. Понятно, что кудыки, понарошки, хомятки, спросоньи по-норвежски нет, никто не сидит в тени стоероса, на Летнем склоне не водятся мухрышки и так далее. Да и самого Простодурсена зовут по-норвежски Пукающий дурень (Dustefjerten). Но у нас с норвежцами совершенно разные представления о смешном и трогательном, поэтому я спросила автора, что мне делать. И он ответил, что имя должно быть нежным и ни в коем случае не грубым. Так наш герой стал Простодурсеном, но зато я сохранила главное – как и у автора, имя Простодурсен – тоже новое придуманное слово из двух корней, в нем четыре слога и такое же двойное ударение. Мне кажется, это важно для интонации и дыхания книги. Еще мне очень повезло – Руне Белсвик сразу согласился со мной встретиться, я попросила почитать мне книжку вслух, мы поговорили, и все стало на свои места.

– Как бы вы определили жанр книги? “Простодурсен” довольно сложно поддается жанровой классификации. Даже сравнить можно разве что с Муми-троллями или Винни-пухом и то, очень отдаленно.

– Я бы определила жанр «Простодурсена» как очень хорошая детская книга. Это всегда означает, что ее с радостью будут читать и взрослые. Белсвик как-то рассказывал, что стал сочинять ее для своего маленького сына, когда тому было лет пять. Белсвика как папу беспокоило, что мальчик предпочитает остросюжетность: похищения, разбойники, пираты и смелые герои на коне. И ему захотелось написать книгу, где нет ничего завлекательнее самых простых событий заурядной жизни, а книга при этом проглатывается в один присест. Мне кажется, это писателю отлично удалось и стало одной из самых симпатичных сторон «Простодурсена».

– Руне Белсвик — живой классик Норвегии, автор около пятидесяти книг. Как вы думаете, что повлияло на его творчество? Есть ли у Белсвика знакомые мотивы? Узнаваемые (те, которые часто называют “бродячими”) сюжеты?

– Руне Белсвик действительно очень известный в Норвегии автор. Он пишет для детей и взрослых, у него есть и романы, и пьесы; его книги (не только один известный каждому «Простодурсен»), собрали огромную коллекцию литературных премий. Будучи известным писателем, он мог бы ничем другим не заниматься. Однако Белсвик получил специальное образование и работает сутки через трое в центе поддерживаемого проживания (так это по-русски называется) для людей с интеллектуальной недостаточностью. Для этого нужна простота, а также умение видеть в каждом человеке прекрасное, любопытство к другим, верность, отсутствие самомнения и большое сердце. Все это, мне кажется, видно в книге. Что до бродячих сюжетов, то как всякая книга для дошкольников, она на них строится: похищение ценного предмета, долгие поиски и обретение, путешествие на край земли, мудрый, но своенравный советчик и так далее. Но я думаю, что в «Простодурсене» как в зеркале отразились и личные качества писателя.

– Многие считают, что книги скандинавских авторов полны “чернухи” – насилия, проблем в школе/семье и прочих сложных тем. Здесь же волшебная страна, в которой своя философия жизни и отрицательных героев нет (даже Пронырсена антагонистом можно назвать лишь с большой натяжкой) – в общем, совсем иная картина и “жесть” отсутствует.

– Мне тоже кажется, что в Приречной стране нет отличников и двоечников, нет такого героя-молодца, на которого всем следует равняться. Наоборот, тут все как в жизни, как в большой семье: у каждого свои слабости, но вы вынуждены жить вместе и, значит, обязаны быть великодушными: любить, приспосабливаться, прощать человеку слабости и всегда помнить о его сильных сторонах. В Приречной стране всего-то восемь жителей, да еще трое (это спойлер) их навещают. Что бы ты не захотел сделать: влюбиться, одолжить лопату, пойти в поход, поставить спектакль – ты должен со всеми договариваться. Когда Белсвика спрашивают, кто из героев «Простодурсена» похож на него самого, он всегда отвечает, что каждый из них – какая-то грань автора. И я когда перевожу, то стучу-стучу по клавишам, точно как трудяга Пронырсен рубит свои дрова, а потом отвлекаюсь и блаженно смотрю на речку, как Простодурсен, а наступает вечер — считаю минуты до прихода дорогого гостя, словно непоседливый Утенок. И все, я думаю, так же. Короче, терпимость к другим и нежелание делить их на плохих и хороших – важная часть приречной идиллии. Но удивительно, сколько сложных тем растворено в тепле этой доброй повседневности: насилие (Пронырсен и утка), кража (исчезла целая река), страх Утенка, депрессия Простодурсена, зависть и отвержение (бедный Сдобсен), усыновление, верность слову в невыносимых условиях и так далее. И вот это верчение бинокля то в сторону увеличения проблемы, то уменьшения ее и есть я, думаю, та чудесная оптика, которая действительно роднит «Простодурсена» с «Винни-Пухом», «Алисой» и «Муми-троллями».

– Тогда почему же репутация “чернушной” и какая норвежская детская литература на самом деле?

– Проще всего было бы ответить коротко – она разная. Славу каждой литературе делают выдающиеся писатели, в норвежском случае Эгнер, Прёйсен, Вестли, Парр, Белсвик, Гордер, Лу, Хауген – а они ни в какие усредненные каноны не вписываются. Но все же некоторые особенности у норвежских детских книг есть, и они проистекают из жизненных установок нации. Во-первых и главных – норвежцы очень любят свою страну и хотят ей гордиться, поэтому каждый с младых ногтей ощущает личную ответственность за то, чтобы в его деревне, городе и Норвегии в целом всем жилось хорошо и спокойно. Во-вторых, они потомки викингов, нация спортсменов и путешественников, то есть люди смелые и выносливые, свободные и свободолюбивые. В-третьих, они прямые и нравственные, причем это довольно необычная комбинация глубоко укорененной протестантской этики и ценностей социал-демократии – быть честным, хорошо работать, строго спрашивать с себя в первую очередь, быть терпимым к ближнему, уживаться с ним, не жульничать, не воровать, помогать слабым. Вы, наверно, заметили, что норвежские детские писатели любят формулировать правила общежития. «Будь не злым, работай честно и умей дружить. Если все такими станут, славно будет жить!» – пишет Эгнер в книжке о городе Кардамоне, а его же «Вертихвост» вообще целиком построен на том, что принимается очень трудно исполнимый закон: все в лесу должны дружить, никому нельзя есть других зверей, и запрещается таскать у них еду. А Белсвик в «Простодурсене», уже в порядке иронии, заставляет Октаву сочинить «Правила летнего похода» из трех пунктов: у всех хорошее настроение всегда; все время получаем удовольствие; никто не ссорится – и расстраиваться, что правила нарушают. Другая особенность норвежских детских книг связана с осмыслением истории нацизма и оккупации Норвегии: в стране поднялось очень сильное Сопротивление, но были и коллаборационисты. Анализируя в своих романах, как человек становится пособником гитлеровцев, выдающиеся норвежские писатели Юхан Борген, Сигурд Хуль, Аксель Сандемусе, отчасти под влиянием идей Райха о причинах массовости фашизма, сделали однозначный вывод: авторитарное воспитание, насилие, побои рождают агрессивного озлобленного человека, готового к жестокости и бездумному исполнению приказов. Все это долго и много обсуждалось, но в результате норвежцы как общество сошлись на аксиоме — воспитание не должно быть авторитарным. Вам это покажется странным, но норвежцы вообще такие, они умеют принимать решения сообща. В частности, они в начале двадцатого века на референдуме(!) приняли сухой закон, можете себе такое представить? Отказавшись от авторитарного воспитания, норвежцы и задачу школы видят в первую очередь в том, чтобы вырастить самостоятельную, свободную, думающую личность (и академическая составляющая вполне осознанно уходит слегка на второй план). Для этого ребенка дома, в школе и в книгах спокойно учат сложным вещам: разбираться в своих чувствах и уважать чувства окружающих, думать своей головой, а не поклоняться авторитетам, брать на себя ответственность, исходя из полной картины мира, т.е. держаться хорошего не потому, что плохое от тебя прячут, а осознанно себя контролируя. Это понятно: можно или насилием приучить ребенка подчиняться внешнему контролю, или научить его контролировать себя самостоятельно. Короче, личные права и свободы – большая ценность для норвежцев. Помните девиз Тони Глиммердал: «скорость и самоуважение», так вот это оно и есть. А еще меня неизменно восхищает в норвежских книгах роль родителей или вообще взрослых: они дают детям большую свободу, в том числе свободу ошибаться, но они всегда оказываются рядом в нужный момент. Они добрые, мудрые, терпимые и терпеливые, надежные. Вот я только что переводила книгу Вестли об Уле-Александре, а там такая история: у всех во дворе есть велосипеды, а один мальчик бедный, у него нет. И дети (дошколята) сперва пытаются сами раздобыть ему денег – поют по дворам, но потом рассказывают дома, и взрослые помогают им устроить блошиный рынок: дети жертвуют какие-то свои игрушки, взрослые пекут пироги, сами все раскупают и – ура, велосипед куплен! Вот это очень норвежская книга. А что до обвинений в чернушности, то обычно речь идет просто о том, что норвежцы умеют и не боятся говорить с детьми на любые темы. Но я не припомню книжки, от которой бы оставался осадок тоски и безысходности.

Екатерина Северина