«Это чёрные страницы истории и о них говорить не надо»
Эта колонка вышла в седьмом номере журнала «Библиотека в школе», но она показалась нам настолько актуальной, что мы попросили редакцию «БиШ» о праве перепечатки и немного дополнили ее комментариями главного героя.
Некоторое время назад я получила личное письмо от нашей читательницы. Автор, после понятного колебания, разрешила поделиться им с вами. Вот фрагмент.
Сегодня в моей маленькой библиотечке была аттестация (подтверждали свои разряды: вдруг не по Сеньке шапка). У меня спросили о планах. Я поделилась историческим проектом, где по трём книгам объединённым темой «дети и репрессии» («Сахарный ребёнок» Ольги Громовой, «Дети ворона» Юлии Яковлевой и «Сталинский нос» Евгения Ельчина) планировала работать с детьми, сделать целый цикл.
Вы не представляете, что тут началось… Наши специалисты, не читавшие ни одной из этих книг, начали возмущаться на повышенных тонах, что этого делать нельзя, что тема репрессий – черная страница, а нам надо развивать патриотизм и т.д. … Страшно, что это не единичное явление. Знаю, что это не только у нас.
…Мне стыдно, очень стыдно за этот уровень развития и понимания истории. Библиотекарь должен быть выше пропаганды (ведь у нас в руках вся информация, мы умеем с ней работать …), а по факту – те же зомби пропагандой ударенные. Я далеко не слабый человек, но сегодня была сбита с ног этим «темным царством»… Ведь они, помимо всего прочего, сказали, что это заказ, что я работаю по наводке людей, которые “против России”.
Дети – не глупее нас, а в чём-то умнее. Тут такая возможность поговорить … посредством замечательных книг, уже и библиотекари школьные есть мне в поддержку и учителя-словесники, готовые принять такую работу. А тут – раз! – свои же отхлестали…»
Возможно, я бы и не стала публиковать это письмо, если бы не последовавшее вскоре продолжение. Умница коллега после первого шока быстро взяла себя в руки и включила весь свой профессионализм. И уже к вечеру и члены аттестационной комиссии, и я получили письмо, где были указаны ссылки на «установочные» документы, не просто не запрещающие разговор на такие темы, а прямо указывающие на то, что делать это необходимо.
К сведению всех опасающихся: 27 апреля 2016 года в совете при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека прошло заседание, на котором рассматривался указ Президента РФ от 26.02.2016 об увековечивании памяти жертв политических репрессий.
Цитата:
«С основными докладами … выступили заместитель министра культуры России Александр Журавский и директор департамента государственной политики в сфере воспитания детей и молодежи Министерства образования и науки РФ Александр Страдзе.
Так, представитель Минобрнауки предложил внести изменения в ФГОС и реализовать ряд дополнительных программ, связанных с просветительской деятельностью среди молодежи. Он отметил, что среди уже запланированных на ближайшие годы патриотических мероприятий есть и те, что посвящены увековечению памяти жертв политических репрессий. Также Страдзе пообещал, что в следующем учебном году во всех школах будут проведены открытые уроки в день памяти жертв политрепрессий 30 октября».
Читайте подробнее здесь и здесь.
Спасибо коллеге! Это подспорье и опора для всех. Но для меня главное вот это: библиотекарь должен быть выше пропаганды.
Ваша О.Г.
Мы взяли комментарий у героя колонки (разумеется, не указывая его данных — потому что живем в понятных условиях)
— Скажите, чем в итоге закончилось эта ситуация? В итоге вам удалось переубедить ваших коллег?
— После аттестации весь день не могла успокоиться, а когда вспомнила про указ президента об увековечивании памяти жертв политических репрессий на местах, то отправила всё законно-обоснованное на адреса членов аттестационной комиссии. Убедила ли я их? Ответа у меня нет. Думаю, да, никто ни слова мне не сказал, но, говорят, бурно обсуждали мой аргументированный письменный ответ.
— То есть вы продолжаете работу?
— Конечно!
— После письменного ответа, как я понимаю, проблем у вас не было. Коллеги эту тему больше не затрагивали? А какая у них была аргументация? Чего они боялись — темы, неадекватной реакции детей, родителей или начальственного гнева?
— Пока проблем нет. Они даже не читали этих произведений. И это был самый весомый мой аргумент в споре с ними на аттестации: что мы обсуждаем, если они не читали ни одной книги?
Мне показалось, что боялись они всего вместе: и гнева начальства, и что рано детям, и что учителя-родители не примут. А самым весомым для них аргументом было — это чёрные страницы истории и о них говорить не надо. На мой ответ, что дети растут не помнящими родства своего, мне сказали: с чего вы решили? (от коллег, которые не работают с детьми вообще). Но у меня-то пример перед глазами — начиная мероприятия со старшеклассниками, я спрашивала, что они знают о Большом терроре? Отвечали верно единицы. Есть ли в вашей семье репрессированные и реабилитированные? Молчание — а это выпускники, 11-й класс! А после того, как мы закончили работу дети начали интересоваться историей семьи, и выяснилось, что практически у всех есть репрессированные члены семьи.
