Журнал Переплет

Школьные будни: класс коррекции, verbatim и «войны памяти»

Ксения Беленкова. Я учусь в четвёртом КРО.
Гузель Нугманова. Школота.
Майя Тобоева. Тайна лесной поляны.

Герои современных детских книг не очень-то любят учиться в обыкновенных школах и обычных классах. Это заметно и по нашему шорт-листу. Учебные заведения для «не таких, как все» преобладают, независимо от жанра, их можно найти и в жестокой социальной драме («Я тебя никогда не прощу»), и в фантастической истории о мутантах («Абсолютно необитаемые»). Это и понятно: насколько всякий подросток хотя бы немного мутангел, икс-мен и Гарри Поттер, настолько же и его школа хотя бы немножко Хогвартс или «Дом, в котором…» (кстати, к разговору — книга Мариам Петросян вот только что переиздана с иллюстрациями фанатов, в основном, юных, и это фантворчество само по себе замечательно с точки зрения эстетической). Понятно и то, что интересы взрослых читателей и читателей-детей тут в чём-то расходятся: взрослому-то читателю больше интересно, что происходит в современной школе, очень не похожей на ту, в которой он учился, а детям школьная повседневность до чёртиков надоела. Можно, конечно, оглянуться на своё детство и вспомнить, что книжки Алексина, Крапивина, Железникова нам как-то вроде и не надоедали, но, с другой стороны, кто бы нам тогда «Гарри Поттера» предложил или что-нибудь наподобие «Года свирепого цыплёнка», или «Говорящего портрета», или «Города Семи Ветров»…
И всё-таки современные школьные повести много чего рассказывают про современные школьные будни.

Некоторым читателям повести «Я учусь в четвёртом КРО», вполне возможно, придётся преодолевать предубеждение, связанное вовсе не с темой, а наоборот, с тем, что после повести Екатерины Мурашовой и фильма Ивана Твердовского-младшего «класс коррекции» стал чем-то вроде особого жанра. Но это ровно до того момента, как будут прочитаны первые несколько страниц, потому что, рассказывая о том же самом, автор рассказывает совсем о другом. И книга Екатерины Мурашовой, и никак не связанный с ней фильм объясняли читателю и зрителю, что в классах коррекции учатся в общем-то нормальные дети, попавшие в трудную ситуацию, каждый – свою. Коррекционный педагог Ксения Беленкова пишет про ненормальных, про таких, кого дразнят и кому крутят пальцем у виска, и пишет так, что, дочитав, их сложно не полюбить. Это очень важно, особенно для читателя-подростка, которому предлагается посмотреть на мир иными глазами, изнутри иного сознания. Каждая из глав повести написана от лица одного из учеников маленького «проблемного» класса. Взрослый читатель, даже не обязательно профессиональный психолог или дефектолог, без особого труда поставит диагноз, и может всерьёз озаботиться тем, что повесть-то местами трагическая и горькая, но в основном невероятно смешная: что же, получается, читателя поощряют в том, чтобы смеяться над больными детьми? Но в том и дело, что смеяться юный читатель будет не над ними, а вместе с ними. И переживать, и пугаться, и понимать, почему кто-то из них может спать все уроки напролёт, кто-то – заорать посреди урока и не останавливаться несколько минут, — в общем, побыть ими — Кренделем, Шпицей, Мартой Кобылянской, Катей Романенко и другими, поучиться в коррекционном классе целый учебный год и на себе почувствовать, как это – не усваивать элементарных знаний, но при этом – обладать даром сопереживания и предчувствия, видеть то, чего не видят обычные люди, и быть бессмертным хотя бы какое-то время, просто потому, что не осознаёшь, что такое смерть. Может, они и не «люди Икс», но у каждого, кто прошёл курс «четвёртого КРО» вместе с героями Ксении Беленковой, уже с трудом получится покрутить пальцем у виска и вообще сказать что-нибудь обидное.
Тем более, что дети одарённые, почти гениальные, иногда бывают трудноотличимы от «альтернативно одарённых» — такие же невозможные, неуправляемые, странные и трогательные. Об этом – «Школота» Гузели Нугмановой. И ещё – о людях, которые с такими детьми работают. Хроника жизни небольшого образовательного центра, существующего чудом, вечно под угрозой закрытия, написана в псевдодокументальном стиле, как будто в формате verbatim. Это коллаж из обрывков диалогов и монологов, словно случайно и не случайно записанных на диктофон, переписки в соцсетях, постов на форумах, служебных записок, учительских пометок. Если бы это было кино, то, конечно, напоминающее «Школу» Гай Германики, снятое на камеру смартфона и на нём же смонтированное. Если бы это был спектакль, то – в «Театре. Doc». А в целом получаются три пересекающиеся истории. История директора Знакова – как создавал свою школу, как бодался с системой, как его увольняли и закрывали, а он всё-таки победил. История учительницы Марии Александровны, которая в начале учебного года будет готова отказаться от своего класса, а после выпуска наберёт новый. Истории подростков из физико-математических классов этой школы, собственно, «школоты», которые и правда то ли гении, то ли идиоты, и все почти поголовно хотят поступать на физтех. Впрочем, о гениальности можно догадаться только по тому, что почти каждый – «олимпиадник», победитель предметных олимпиад. А о том, что школа особенная, — по тому, что ученики ведут себя более-менее свободно, и в отношениях «школоты» и учителей всего, конечно, полно, и склок, и обид, но главное – сохраняется что-то человеческое.
И вот это, действительно, знак времени, потому что в нашей массовой школе, как и во всём обществе, человеческое стремительно замещается казённым. И об этом современная детская литература уже вовсю говорит, обгоняя, кажется, литературу для взрослых.

«Тайна лесной поляны» Майи Тобоевой – как раз очередной такой случай, когда проза для детей оказывается и смелей, и честней, и гражданственней. Хотя вроде бы ничего особенного – милая повесть о якутских девочках-подружках, школа – в городе, каникулы – в деревне у бабушки с дедушкой, национальный колорит – мифы, поверья, местная литература и культура, якутские слова перемежаются с русскими. Но даже безмятежное название отсылает к нынешним «войнам памяти». Девочка Лана вместе со старшей сестрой Вероникой приезжает в деревню и находит в лесу поляну, которую, кажется, обходит всё живое, но бабушка с дедушкой упорно молчат или переводят разговор на другое. Девочка решит для себя, что на поляне поселился злой дух абаасы. Только от пожилой соседки Лана узнает правду, которая намного страшней историй про злых духов и чудовищ. Во время войны в Якутской АССР был голод, вымерло более десяти процентов населения. На таких вот полянах и хоронили умерших.
— Почему они об этом молчат? – спрашивает Лана сестру о бабушке и дедушке. Та отвечает: тяжело, вот и не рассказывают.
О том, что молчание и страх могут пережить не одну эпоху, Вероника не задумывается, она для этого слишком молода.
Но, оказывается, пришло время нового молчания. Когда пятиклашки принесут в школу свои сочинения на тему «Детство, опалённое войной», написанные по семейным воспоминаниям, учительница по прозвищу Акула будет недовольна: парадной презентации не получилось:

«Маминому отцу было восемь лет, когда умерли его родители. Остались они одни со старшим братом Василием. Через год началась война. Василий получил повестку.
Всех призывников собрали в аласе (большая ложбина с пологими склонами. – Прим. авт.) неподалеку от их дома и никого туда не пускали – боялись дезертирства. Когда их построили и вывели на дорогу, женщины бросились туда, но охрана отогнала их.
Мой дед с другими мальчишками побежал за ними по лесу. Ветки хлестали по лицу, он падал, вставал и продолжал бежать – хотел в последний раз увидеть брата, но ничего не видел от слез и пыли, которая висела над уходящей колонной.
Через полгода на Василия пришла похоронка» (Кэскил Софронов).

«Мой прадедушка ушел на фронт из Антоновки — сейчас это пригород Нюрбы. Когда пароход отходил от нюрбинской пристани, капитан дал прощальный гудок, и пароход кричал до самой Антоновки.
Прабабушка осталась с пятью детьми. Старшего вскоре мобилизовали на фабрично-заводское обучение — пришла повестка, как в армию, где было написано, что уклонившиеся от мобилизации понесут уголовную ответственность. А младший родился после того, как отец ушел на фронт, и он его даже не видел. Это был мой дедушка, который от недоедания не ходил до пяти лет…» (Алеша Федоров).

«Мой прадедушка родом из Кобяя, и на войну он уходил с сангарскими шахтерами. Когда баржа стала отходить от берега, жены русских шахтеров бросились за мужьями. Моей бабушке было десять лет, она стояла на пристани с матерью, мать крепко держала ее за руку и твердила: «Не плачь, нельзя плакать…» А русские женщины метались взад-вперед – кто по колено в воде, кто по пояс и, протягивая руки вслед уходящей барже, страшно выли. Бабушка до сих пор не может смотреть сцены прощания в фильмах, всегда встает и уходит из комнаты» (Кэрэчэнэ Гуляева).

«Мой прадедушка оказался на передовой, когда ему было 18 лет, и мама говорит, что это тоже детство, опаленное войной. Первое, что он увидел на фронте — это мертвые немцы. Но ему показалось, что они вроде как дышат. Пригляделся и увидел копошащихся на них белых червей» (Слава Борисов).

Все эти свидетельства Акула распорядится переделать и отнестись к этому со всей ответственностью: это же люди читать будут, то есть комиссия! Поэтому убрать «пароход кричал», «выли» заменить на «плакали», и вообще, чтобы никакого дикого натурализма. И тогда каждый из авторов работ скажет: я не буду ничего менять. И это будет настоящий бунт класса не столько против Акулы, сколько – в защиту семейной памяти. Сочинения вывесят на стенде, а через две недели непокорный 5 «А» даже наградят поездкой в село Сымах, на родину Героя Советского Союза Фёдора Попова.
Вот такие идеологические сражения происходят в одной из школ города Якутска. К слову, самой обыкновенной. Но чем они не супергерои – эти пятиклассники, отстоявшие своё право не молчать?

Ольга Лебедушкина

Смотрите также предыдущие обзоры финалистов Книгуру — 2016:

Обзор короткого списка Книгуру: Внутренний Моцарт. Три истории взросления

Книгуру-2016: Сказки для взрослых и для детей. Киселёв, Лаврова, Марзан

Обзор Книгуру – 2016. Доцук, Каретниковы, Ая Эн, Жигмытов и Цыбиков

Обзор короткого списка Книгуру 2016: Евгений Рудашевский “Куда уходит кумуткан”