Письмо в бутылку

Вы ушли с маршрута

Дек 05, 2016 Переплет

Отважные путешественники открывают новые земли. Менее отважные туристы вертят головой, восхищаются, щёлкают всё подряд на телефон.
А мы про всё это любим читать. Про дальние страны, высокие горы и суровые ледники. И про старые города с булыжной мостовой тоже любим. И несколько раз в году, если повезёт, тоже выбираемся куда-нибудь.
Но обычно мы бежим по своему маршруту, стараясь с наименьшими потерями прийти из точки А в В, и по пути заскочить в С. Часто не поднимая головы. Нам некогда, у нас дела, работа и дети.
Хотя с детьми иногда это удаётся: пошли пешком? Или другой дорогой. Или поехали в центр; или, наоборот, из центра. С детьми — да, мы можем. А сами по себе редко, редко. И организм уже привык к этим маршрутам: он грамотно поднимает глаза от книги/телефона на нужной остановке.
Но иногда всё же бывает. Всегда — без особого плана, вдруг. Только ты хотел ехать/покупать/бежать, как уже просто идёшь. И оказываешься в совершенно незнакомом месте. Вроде бы в своём городе, но совершенно в другом. Привычная реальность тонкой плёнкой отделена от параллельного мира, и ты легко прорываешь её в один шаг. Идёшь. Куда? Скажем, к мосту. Может, там река. Иди железная дорога. Это очень похожие вещи.
Мосты в городе для автомобилей и туристов; и ещё для праздношатающихся романтиков, но мы же не они, мы вышли из этого возраста, мы бежим. По делу. Или нет? Или… Нет, мы уже никуда не торопимся, сбросили скорость. Мы бродим. Это великое подростковое искусство — бродить, которые совершенно теряется во взрослой жизни. Но сейчас мы выпали из привычного времени и пространства, и не хочется смотреть на часы, и карта в телефоне тоже не нужна.
Сумерки, время зимних возвращений из школы. Время, когда предметы теряют привычную форму и цвет; изменяется ощущение расстояний. И ты выпал, провалился в узкую щель между целями и задачами, время вдруг кончилось, и ты остался один, сам с собой. И никто не запрещает тебе остановится и сгрести рукой снег с парапета. Снег холодный, и через него чувствуешь действительность: это не сон, и это на самом деле ты, ты существуешь.
Под мостом останавливаешься, смотришь на конструкции изнутри. Стальные фермы, чудо инженерной мысли. Этот ракурс всегда завораживает. Открыточные виды мостов— с набережных, а вот это «под мостом» — изнанка; тут всегда валяется пара бутылок разного социального статуса, иногда валяется и человек без определённого места жительства — и ты, торопясь, уходишь, потому что он здесь свой, а ты чужой, чужой, не отсюда.
Не с этого двора. И где-то на обочине сознания висит чувство вины, такое знакомое — откуда оно? А, ну да: «мама сказала быть дома к восьми»
Ну да, к восьми. У меня часов не было/телефон разрядился. Придумываешь оправдания ни для кого, даже если тебя никто не ждёт.
Есть ещё железные дороги, тоже странные места «не для приличных людей», бетонные стены, исписанные людьми в том возрасте, когда мыслей много и они рвутся наружу, ещё не складываясь толком в слова. Колючая проволока — верный спутник таких мест. Туда нельзя. Почему нельзя? Железная дорога, опасно. Ну и что? На вокзале тоже железная дорога, но там не опасно, там другое. А тут колючая проволока. Зона.
От таких хождений подростковые размышления вдруг накрывают: почему я? Почему я получился такой, откуда я здесь, как же так всё это вышло. И что со всем этим теперь делать. Со всей этой некрасотой мира. И со всей его красотой.
Красоту легко видеть на открытках, скажем, про море. Про паруса и маяки. Но ты нет, ты же не все. Ты умеешь видеть красоту мира в кирпичной полосатой трубе котельной. У неё есть такие скобы, по которым ты внутренне поднимаешься на самый верх. Ты забываешь, что со взрослостью к тебе пришёл страх высоты. Ты же сейчас не взрослый — посмотри на свои ноги! У взрослых никогда не бывает таких грязных ботинок!
Мосты Москвы-реки разнообразны, этим и хороши. И ты идёшь по красивой парадной набережной (внутри её названия раньше была моя фамилия, пока они не обозначали букву «Ё». Это немного жаль, мы были почти однофамильцы). И на реке вдруг видишь дерево, ясень, он хочет достать до самой воды. Вокруг метёт, метёт, и Кремля не видно, хотя до него рукой подать. А видно огромную чайку на снегу, уток, ворон и их следы. И человек одиннадцати лет, который оказался там с тобой, тоже застывает. И потом говорит: запомнил дерево у воды. Из всего большого московского блуждания по мостам.
А я запоминаю длинный жёлтый дом на набережной, с необычным остеклением — что это, депо? Или фабрика? А с другого ракурса, с моста вдруг открывается кирпичная изнанка: дом сносят, разбивают. Скоро его не будет. Города тоже бывают эфемерны.

…Или можно, например, жить в своём районе, обжить, обходить его из края в край. И вдруг — лет через десять — обнаружить: в нескольких метрах от привычной территории открывается параллельный мир: опять колючая проволока, запрещающие знаки с якорями и узкий деревянный мостик. Шлюзы. Настоящие шлюзы в Москве. И если повезёт, увидишь, как туда зайдёт баржа, бесконечно огромная, и как будет набираться вода. И безмятежная утка с утятами около огромных ржавых ворот. Пришвин пополам с индустриальной антиутопией. И потом пойдёт вода — как репетиция цунами, игрушечный конец света. Утята спасутся, а как было страшно за них. Если бы не спаслись — вспоминать об этом было бы невыносимо. Всё же мой возраст — младшеподростковый.
Мы тогда были вдвоём, на шлюзах, и было лето; но в такие моменты всегда будто один, и будто ноябрь.
Если бродишь с кем-то старшим и сильным — ты словно ребёнок, если с младшим — ты взрослый (и дело не в возрасте); настоящим подростком можно быть только одному. Или с равным себе, но таких людей почти не существует.
Важен именно первый раз. Когда раньше ты здесь ещё не был, а теперь есть. И тут какие-то деревянные мостки через канал, а в воде огромные льдины, и дальше — много, много воды. И откуда здесь подводная лодка? В Москве?!
Потом, конечно, придешь сюда с детьми, и место окажется совсем другим — не сумеречным, ясным и радостным. Только первопроходец знает этот страх. Я здесь чужой, пробрался на чужую территорию.
И откуда берутся эти бетонные непонятные строения в лесу? Начали строить и бросили? Почему тогда кажется, что это укрепления времён войны?

…А ещё мы с детьми были на Васильевском острове. Хотели выйти к морю. И вот мы идём, идём мимо речки Смоленки, в ней так много воды — легко можно достать рукой с парапета; и дорожки с лестницами местами затоплены. У всех мокрые ноги; и море близко, и чайки, и ветер будто бы морской.
А потом дорога оборвалась, и начался пустырь. Пустырь, заросший чахлыми травами, бледные кусты и непонятные бетонные резервуары с водой.
Моря не было, был только бесконечный забор и стройка. Строят не дом, а дорогу. Окружную. Море полностью отрезано; на берег попасть невозможно.
И вдруг оказалось, что дети тоже ценят это. И пустырь, и мокрый дождь с ветром, и невозможность моря, которое вот оно, на расстоянии вытянутой руки. Кажется, они понимают. Какие бы они не были другие, они всё же немножечко ты.
Может, у вас всё не так. Я же не знаю, как у вас, и никто не знает. Открытие подросткового возраста — никто никогда не узнает полностью, что у тебя внутри. Зато сейчас это понимаешь хотя бы ты сам, какой ты есть. Когда ты сошёл с маршрута и временно остался без целей и задач.

А потом в голове включается — «перепроложить?» Ну да, пора возвращаться на маршрут. Домой.

…P.S.
Я иду и думаю этот текст, запоминаю по пути и пожарные лестницы, и грязный снег, и трубу котельной, и колючую проволоку у железной дороги. И тут меня выносит через грязную высокую арку сумасшедшей красоты — примерно как арка Генштаба на Дворцовой Площади — к людям, в обычный мир большого города. Остаётся только один переход к Белорусскому вокзалу (тоже сомнительное место этот переход, не для тёмного вечера). И там на стене вижу надпись: «Предпочитаю ходить. Я буду и дальше гнуть свою линию».

Нина Дашевская