Журнал Переплет

В последние 2-3 года в издательстве «Речь» выходит много репринтов (серии  «Вот как это было», «Дар речи», «Ребята с нашего двора»). Советские книжки, написанные и проиллюстрированные для воспитания советских детей, издаются сейчас, в изменившейся стране, для современных детей. Их рекомендуют для внеклассного чтения, их нежные обложки с качественным оформлением вроде как не пропадают на фоне гарри и поттеров.

Понятна ли современным детям такая глубоко советская классика? Интересна ли? Почему эти книги до сих проходят в школе? Перечислим некоторые: «Четвертая высота» Е.Ильиной, «На графских развалинах» А. Гайдара, «Зеленые цепочки» Г. Матвеева.

Вот «Девочка из города» — Любовь Воронкова, первое издание — 1943 год. Издание с иллюстрациями Владимира Гальдяева появилось в 1991 году.

Война. Тыл. Деревня. Крестьянская семья – женщина, свекор и трое детей. Муж — на фронте. Через село идут потоком (куда?) беженцы, и когда среди них хозяйка видит девочка-сироту Валентинку – и решается оставить ее у себя. Свекор с ней соглашается. Они относятся к чужой девочке не просто терпимо, а – действительно любят ее с первого дня. Дети хозяйки сначала подшучивают на сироткой, не всегда по-доброму… а потом сиротка спасает в половодье хозяйского сына, а дочь хозяйки спасает ее от мальчишек-хулиганов.  После взаимных спасений дети понимают, что они все друг другу родные и старшая дочь решает связать Валентинке чулки.  Девочка оттаивает благодаря сердечности и терпимости, становится «своей» в новой семье и даже под конец решается назвать хозяйку «мамой».

Казалось бы – все просто. Есть девочка-сиротка, пострадавшая от войны – ее жалко, ей надо помочь. Есть хорошая семья, которая за это взялась. Есть (надо же оттенить хороших людей!) неприятный осадок от осуждающих соседок: «Да что из неё вырастет? Ни отца её ты не знаешь, ни матери. А что они за люди были? Может, хорошие, а может, и не очень…», «Не будет она тебя, Дарья, ни любить, ни почитать. Как есть ты ей чужая, так чужая и останешься». Есть фон – русская деревня, с печками-лавочками, «сенями», и «горницами» — и природа, ну а разве ж не хочется современной девочке (книжка прежде всего, конечно, для девочек) представить, как она собирает подснежники на прогалинке, куда идти надо вдоль опушки на вырубку. Война присутствует, но ее именно столько, чтобы было и интересно, и пугающе – но… Немцы далеко, да и ненастоящие они какие-то для жителей деревни, существуют только в страшных снах Валентинки. Муж ушел на фронт – так живой, письмо написал бодрое, а соседский сын вернулся раненый (просто – «раненый», не безногий, не безрукий, не обожженный) – и рассказывает теперь, «как боятся немцы крепких и быстроходных советских танков».

Читается повесть легко, маркировку можно было бы на ней поставить (если надо) – 0+, ведь здесь нет трагедий и драм, неудобных вопросов и непростых ответов.

«Примет времени», которыми норовили злоупотреблять многие советские писатели для детей и которые сейчас безнадежно устарели – «пионеры», «партия» — в книге совсем мало. Да, «колхоз», но очевидно, что речь все-таки не о колхозе, а о деревне.

Есть, правда, детали, которые дети пропустят, а взрослые (если прочтут) — отметят:

В 43-м году у семьи колхозников полон хлев – коровы, быки, овцы; питание – щи, картошка, пироги, чай с неограниченным количеством сахара; мать говорит фразу, для того времени почти кощунственную: «Что семья у меня большая – это меня не печалит: хлеба на всех хватит». Как известно, хлеба тогда хватало не на всех.

Но что сейчас знают дети «младшего и среднего…» о жизни в войну? Запомнят фольклорное мытье в русской печи и выкармливание ягнят в избе – уже хорошо. Вообще, противопоставление Воронковой «города» и «деревни» выглядит сравнением кита и слона: в городе «колбасу продают» и в банях «светло и тепло и души всякие», а зато здесь лепят из теста жаворонков и «размашисто крестятся на образа». В деревне те же люди, говорит автор, да еще и покрепче будут!

Когда Валентинка видит, что мать вместе с другими женщинами пашет землю – «Колхозницы пахали землю.… Ну что ж – нынче война. Мужчины ушли воевать, а женщины взялись за плуг», это не вызывает у нее (а значит, и у автора?) ни жалости, ни сокрушений. Вроде как и неплохо это у них получается: «…А кто это там пашет на рыженькой лошадке? Кто эта женщина, такая слабая на вид, но такая ловкая и умелая?»

Чувствительная и склонная к рефлексии, Валентинка за несколько месяцев счастливой деревенской жизни отрекается от своей прошлой жизни, где мама погибла, а папа был инженером – теряя интерес к набору картинок в сумочке, единственным вещам, спасенным при бомбежке:  «Заветные картинки выскользнули на пол, развернувшись веером….. Валентинка схватила их и как попало засунула в сумочку. Пусть куда хочет плывёт Магеллан! Валентинка идёт в лес, в настоящий дикий лес! Она босиком побежит по лужам и по свежей траве, и они пойдут через поле, и, может быть, она отыщет настоящий, живой гриб!»

Превращение тощей девочки из города, знающей, кто такие испанцы и кто такой Магеллан, в морально здоровую девочку из деревни, которая в перспективе будет «ладно за скотиной смотреть», у взрослого человека вызывает смешанное чувство радости (жива осталась, в семье, не в детдоме, не пропадет) и жалости (одна из сотен тысяч, чья жизнь исковеркана войной), ну а для детей – это жизнеутверждающая история с легким оттенком грусти и хорошим концом.

Катерина Гулевская