Журнал Переплет

Бам-пам-парам-парам… Бам… Бам…. Бам.. и так двенадцать раз, а потом грохает гимн и дзинькают бокалы, и летят снежинки за черным окном. Это Новый год – главный и любимый праздник в России.

Новый год любят маленькие дети – потому что можно украшать елку и ждать подарков от Деда Мороза. Любят дети постарше – потому что это время каникул и гостей. Любят молодые – потому что можно танцевать, выпивать и запускать фейерверки. Любят те, кто давно уже вырос, потому что самое время приглашать родственников и звонить старым друзьям.

Но всем нам, независимо от возраста, кажется, что Новый год – неизменная часть жизни; то, что было и будет всегда.

Хотя это, конечно, не совсем так.

У нас в стране давно начали отмечать и Новый год, и Рождество, и Святки. И у европейских народов, с которыми чем дальше, тем теснее общались – тоже были свои зимние традиции. И вот как-то ко второй половине  XIX века в России сложился ритуал Рождества как мероприятия одновременно и светского, и христианского, и языческого; и всенародного и сугубо семейного и детского. Это волшебная ночь, когда может случиться чудо (Н.В.Гоголь — «Ночь перед Рождеством», А.И. Куприн — «Чудесный доктор»), а может и не случиться (Ф.М. Достоевский — «Мальчик у Христа на ёлке», А. Анненская — «Надежда семьи»), когда действуют и старые правила поведения «они начинали длинную, почти бесконечную колядку о том, как шла царевна на крутую гору, как упала с неба звезда-красна, как Христос народился, а Ирод сомутился. Им выносили отрезанное щедрой рукой кольцо колбасы, яиц, хлеба, свиного студня, кусок телятины. В другие дома их не пускали, но высылали несколько медных монет»

и новые, но уже знакомые до слез «Да и что весёлого, по правде сказать, в этой ёлке?  Ну, придут знакомые мальчики и девочки и будут притворяться, в угоду большим, умными и воспитанными детьми… За каждым гувернантка или какая-нибудь старенькая тётя… Заставят говорить всё время по-английски… Затеют какую-нибудь прескучную игру, в которой непременно нужно называть имена зверей, растений или городов» (А.Куприн «Бедный принц»),

когда весь короткий зимний день руки заняты мелкой моторикой «С большого стола в столовой убрали скатерть. Матушка принесла четыре пары ножниц и стала заваривать крахмал <…> Матушка раскрыла его и начала вынимать: листы золотой бумаги, гладкой и с тиснением, листы серебряной, синей, зеленой и оранжевой бумаги, бристольский картон, коробочки со свечками, с елочными подсвечниками, с золотыми рыбками и петушками, коробку с дутыми стеклянными шариками, которые нанизывались на нитку, и коробку с шариками, у которых сверху была серебряная петелька, — с четырех сторон они были вдавлены и другого цвета, затем коробку с хлопушками, пучки золотой и серебряной канители, фонарики с цветными слюдяными окошечками и большую звезду»,

а вечнозеленое дерево семейства сосновых на один день превращается в «самую главную мебель в вашем доме»: «В гостиную втащили большую мерзлую елку. Пахом долго стучал и тесал топором, прилаживая крест. Дерево, наконец, подняли, и оно оказалось так высоко, что нежно-зеленая верхушечка согнулась под потолком. От ели веяло холодом, но понемногу слежавшиеся ветви ее оттаяли, поднялись, распушились, и по всему дому запахло хвоей.» (А. Толстой, «Детство Никиты»),

в том числе из-за того, что на нем и под ним: «Вот мы с сестрёнкой Лелей вошли в комнату. И видим: очень красивая ёлка. А под ёлкой лежат подарки. А на ёлке разноцветные бусы, флаги, фонарики, золотые орехи, пастилки и крымские яблочки.» («Елка» М. Зощенко),

когда украшаются не только домашние гостиные, но и казенные учреждения для детей: «В семь часов вечера нас повели в зал, двери которого целый день были таинственно закрыты. В это время из залы донеслись звуки рояля, двери бесшумно распахнулись, и мы ахнули… Посреди залы, вся сияя бесчисленными огнями свечей и дорогими, блестящими украшениями, стояла большая, доходящая до потолка елка. Золоченые цветы и звезды на самой вершине ее горели и переливались не хуже свечей. На темном бархатном фоне зелени красиво выделялись повешенные бонбоньерки, мандарины, яблоки и цветы, сработанные старшими. Под елкой лежали груды ваты, изображающей снежный сугроб». («Записки институтки» Л.Чарской),

потому что главное в этот день – это дети, даже если они принадлежат к разным сословиям: «Дети стояли неподвижно, потрясенные. В гостиной раскрылись другие двери, и, теснясь к стенке, вошли деревенские мальчики и девочки. Все они были без валенок, в шерстяных чулках, в красных, розовых, желтых рубашках, в желтых, алых, белых платочках.» (А. Толстой, «Детство Никиты»),

Но дети вырастали, и терялись подарки, и засыхали елочные деревца, и почему-то пропало чувство неизменности праздника…

Какая уж тут неизменность, если весь мир изменился! И даже календарь решили поменять — теперь православное Рождество оказалось перед Новый годом, и к Рождеству наряженная ёлка теперь могла стоять до Нового года и быть одновременно рождественской и новогодней. В этом изменившемся мире продолжали отмечать: «Ну так вот, доставайте где хотите пряников, конфет, хлеба, хлопушек, игрушек <…> В  городах продуктов  было  мало. Кое-как купили мы  в  складчину  все,  что нашли  для детишек,   и  отправили  в  школу,  чтобы  детвора  вместе  с  учительницами приготовила елку.»

А как? Да как раньше, так и сейчас: «Все  подхватили песню про елку и закружились вокруг нее. Владимир Ильич пел во весь голос.» Да-да, чудеса могут устраивать и простые советские люди: «В это время елка вдруг вспыхнула разноцветными огнями. Это монтер школы устроил.» (В.Бонч-Бруевич, «Ленин и дети»).

Но недолго горели огни, устроенные монтерами. В 1929 году празднование Рождества было официально отменено, ведь что это вообще за праздник странный-то такой? «…Вылитый сказочный «Дед-Мороз»/ С ёлкой под мышкой саночки вёз/ Санки с ребёнком годочков пяти/ Советского тут ничего не найти!» (Д. Бедный). Попытки организовать «комсомольское рождество», «комсвятки» («ком» – это значит комсомольские) почему-то не прижились.

Конечно, отклонения от главной линии наблюдались. Ведь если дома, да без плясок-колядок, да без елки, да без религиозного дурмана, а просто так посидеть – тогда встречать новый год можно же, а? Например, 1934-й:

 «Стол украшал гусь с капустой<…> И надо веселиться до утра — ночью добираться не на чем. А утром прямо на работу, первое января — обычный рабочий день. И вот они сидят за столом, покрытым белой скатертью… Все блестит и сверкает, все расставлено, вкусно пахнет, вызывает аппетит, возбуждает веселье.» (А. Рыбаков, «Дети Арбата»)

А в 1935-м Сталин  неожиданно решил «вернуть детям елку». Под Новый 1936 год в «Правде» отмена празднования как «буржуазной затеи» была приписана неким «левым загибщикам» и было решено: «…давайте организуем веселую встречу Нового года для детей, устроим хорошую советскую елку во всех городах и колхозах!».

И рождественская елка (церковная) стала новогодней (светской). Все атрибуты отмененного Рождества перешли к Новому году. Ну разве что «Вифлеемская звезда» на макушке елочки стала звездой с башен Кремля.

Теперь Новый год стал отмечаться массово и всенародно, несмотря на трудности в приготовлении традиционных блюд (шпроты вместо стерляди, кура вместо телятины, компот вместо взвару), поисках подарков и квадратных метров жилплощади для празднования.

Одним из первых Новый год как новая советская традиция описан в полусказке «Чук и Гек». Дети, ждущие елку, в период отрицания «буржуазной затеи» были еще совсем маленькими и для них этот праздник никуда не исчезал, разве что с антуражем проблемно: «Из чего-чего только не выдумывали они мастерить игрушки! Они ободрали все цветные картинки из старых журналов. Из лоскутьев и ваты понашили зверьков, кукол. Вытянули у отца из ящика всю папиросную бумагу и навертели пышных цветов.»

 Взрослые вспоминают старинные традиции из дореволюционного далёка: «Днем чистились, брились и мылись. А вечером была для всех елка, и все дружно встречали Новый год».

Но та часть организации елки, за которую несли ответственность старшие (которых по многим причинам уже и не спросишь в 38-м году), видимо, выпала и пазл не сразу сложился: «Когда был накрыт стол, потушили лампу и зажгли свечи. Но так как, кроме Чука с Геком, остальные все были взрослые, то они, конечно, не знали, что теперь нужно делать. Хорошо, что у одного человека был баян и он заиграл веселый танец.».

А еще, как говорится, какая жизнь – такие песни, и в стране победившей электрификации к новогоднему ритуалу добавилась традиция слушать по радиоприемнику (позднее – смотреть по телевизору) бой курантов, которые по выражению В.Ленина, «заговорили нашим языком»:

«Все сели и замолчали. Сначала было тихо. Но вот раздался шум, гул, гудки. Потом что-то стукнуло, зашипело, и откуда-то издалека донесся мелодичный звон. <…> Это в далекой-далекой Москве, под красной звездой, на Спасской башне звонили золотые кремлевские часы <…>И тогда все люди встали, поздравили друг друга с Новым годом и пожелали всем счастья» (А. Гайдар, «Чук и Гек»).

Подростки, дети «младшего и среднего…» тоже с энтузиазмом восприняли старый  праздник на новый лад. Помимо традиционных приготовлений «давно готовились к празднику: клеили бумажные цепи на ёлку, вырезали флажки, делали разные ёлочные украшения» они привносят в ритуал свежую научную мысль: «Мишка достал где-то книгу “Занимательная химия” и вычитал в ней, как самому сделать бенгальские огни». Когда-то российские фейерверки изображались на литография. Потом всем было как-то не до этого… и вот пионер Мишка делает первые шаги в возрождении забытой традиции, для чего скоблит алюминиевую кастрюлю (отметим многофункциональность советской посуды) напильником, пока кастрюля не становится сковородкой, толчет в ступе серу и сахар… Дети, ровесники пресыщенных барчуков, прятавших башлык, чтобы матушка не повязала от мороза, и скучавших в сочельник на шкуре белого медведя, после школы сами едут в лес на электричке с топором и рубят елку. Они приглашают одноклассников, ребят – шумных, не обремененных воспитанием и надзором, праздновать Новый год в комнате в коммунальной квартире (мама и папа пошли к соседям), угощаться пирогом с вареньем.

Ну а потом что? Потом война – с теми, кто вырос на рождественской сказке про Щелкунчика и Мышиного короля…

Когда закончилась война и долгое темное царствование, люди поняли, что очень хотят жить лучше, жить веселее. И Новый год заметно укрепил свои позиции. Первое января стал выходным днем. Елки стали  покупать на елочных базарах. В магазинах появились наборы елочных украшений (в том числе произведенных на заводах побежденного противника). Волшебный подарок, дорогой и бережно хранимый: «В комнате раздался общий вздох восхищения. Из коробки хлынули серебряные лучи, искры и молнии… Игрушки! Такого подарка никто не ожидал. Новые ёлочные игрушки!»

Новый год празднуют в школе: «Девочки в школе были очень заняты – клеили из разноцветной бумаги ёлочные игрушки, пёстрые цепи из разноцветных бумажных колечек, золотые и серебряные корзиночки, разные фонарики и всё, что только могли придумать… Шили к спектаклю платья из белой и голубой марли в пышных оборках и сборочках, украшали их серебряными звёздами – это костюмы для «снежинок», которые будут танцевать вокруг деда Мороза»

и дома «Звенели рюмки и стаканы, люди говорили друг другу добрые, хорошие слова, от которых всем становилось тепло и радостно… И богато убранная ёлка празднично и торжественно сияла своими огнями» (Л. Воронкова, «Старшая сестра»).

Потом будет еще немало потрясений… И будут годы, когда опять покажется – не до затей нам, не до жиру… Какие уж фонарики и звезды, какие елки и чудеса… Но это пройдет. И снова будем украшать елку, и клеить цепи, и заворачивать блестящие свертки…

Разве могут дети, украшающие елку, быть  злыми? Разве могут взрослые, слушающие бой курантов, быть несчастливы?

Катарина Гулевская